БЕСЕДЫ ПРЕПОДОБНОГО ВАРСОНОФИЯ

Беседа 2-я в декабре 1908 г.
Святки

Возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь,
Се бо приидоша к тебе
Яко богосветлая светила,
От запада и севера, и моря
И востока чада твоя... 

Вот и теперь можно так сказать: от разных мест в поисках Христа съехались вы сюда, детки мои. Да вознаградит вас Господь за это и пошлет мир и радость о Дусе Святе в сердца ваши. Блаженны вы, что возлюбили Господа и проводите сей великий Праздник Рождества Христова в стенах святой обители. Мир теперь погружается в пороки и беззакония, и многие гибнут безвозвратно, вы же здесь безопасны в таком святом пристанище, в гостях у Матери Божией. Это Ее материнскими молитвами и заступничеством попали вы сюда. Благодарите Бога, что Он охраняет вас от бед и напастей. А, может быть, кто из вас впоследствии и сподобится ангельского чина. Я не зову вас ни в монастырь, ни за монастырь, и в миру можно спастись, только Бога не забывать; но в монастыри идут для достижения высшего совершенства. Правда, здесь больше искушений, но за то дается помощь от Господа, и больше, чем в миру.
Один святой желал узнать, как Господь помогает инокам, и ему было видение: он видел инока, окруженного целым сонмом ангелов с горящими светильниками.
Говорят, в миру искушений меньше; но представим себе человека, за которым гонится злодей. Положим, он успел ускользнуть от него, но тот грозит ему издали кулаком со словами: “Смотри, только попадись мне!” А, положим, идет человек, и на него нападают целой толпой враги, бежать некуда. Но вдруг, откуда ни возьмись, полк солдат бросается на его защиту, и враги разбегаются с окровавленными физиономиями. Пожалуй, последний находится в большей безопасности, чем первый, неправда ли? Так и в обители, хотя враг нападает сильнее, но поблизости есть благодатная сила Божия.
В монастыре труды, но и высокие утешения, о которых мир не имеет ни малейшего представления. Трудно положить начало благое, иногда оно уже положено, то становится легче и отраднее работать Богу, потому что окрыляет надежда на спасение.
Самое лицо человека, работающего Богу, выражает его духовное преуспеяние. Однажды я видел в церкви одного епископа, лицо которого привлекло мое внимание. Мне вспомнились слова Евангелия: “Лице Его бе грядущее во Иерусалим” (Лк. 9, 53). Действительно, этот епископ вел подвижническую жизнь и неуклонно шел к горнему Иерусалиму. Наоборот, лицо порочного человека отражает его душевное настроение. Но что особенно бывает грустно – иногда по душе хорошие люди невнимательно относятся к жизни, живут день за днем, не отдавая себе отчета в своих поступках, и гибнут.
Из далекого прошлого передо мной встает образ одного из моих хороших знакомых, музыканта и композитора Пасхалова . Он обладал огромным талантом, на концертах, которые он давал, собирались тысячи народа.
В миру я был большим любителем музыки, и сам играл на фисгармонии. Чтобы усовершенствоваться в игре, я начал брать уроки у Пасхалова. Он сначала спросил большую плату за уроки, но деньги у меня были, и я согласился; потом же он полюбил меня, недостойного, и предлагал заниматься безплатно, но от этого я, разумеется, отказался. Наши занятия шли успешно, но мне было очень печально, что Пасхалов совсем отошел от церкви. По поводу этого мне не раз приходилось вести с ним беседу.
– Без церкви невозможно спастись, – говорил я ему. – ведь вы в Бога-то веруете, зачем же отвергаете средство к спасению?
– Что же я такого делаю? Живу, как и все, или большинство, к чему нужны обряды? Разве без хождения в церковь уж и спастись нельзя?
– Невозможно, – отвечаю, – есть семь дверей для спасения; в одну вы уже вошли, но надо войти и в другие.
– Какие семь дверей? Ничего подобного я не слыхал.
– Семь дверей – это семь таинств; святое крещение над вами совершено, следовательно, одни двери пройдены, но необходимо войти в двери покаяния, соединиться со Христом в Таинстве Причащения...
– Ну что вы мне говорите, Павел Иванович, каждый служит Богу, как умеет, как, наконец, считает нужным; вы вот в церковь ходите, посты соблюдаете и т.д., а я служу Богу музыкой – не все ли равно? – и, не дожидаясь ответа, Пасхалов заиграл.
Никогда я не слышал такой музыки, неподражаемо играл он в тот вечер. Я жил в меблированных комнатах, и вот все коридоры наполнились народом, двери всех комнат открылись, все стремились послушать гениального композитора. Наконец, он кончил.
– Удивительно хорошо, – заметил я, – но музыка музыкой, а церковь она все-таки заменить не может, всему свое время.
Наша беседа с ним затянулась в тот вечер далеко за полночь. Ушел он в особенном настроении, умиротворенный и радостный. На другой день пришел он ко мне снова.
– Знаете ли, Павел Иванович, всю-то ночь я продумал, какой я великий грешник, сколько лет уже не говел. Вот скоро наступит Великий пост, непременно буду говеть и причащаться.
– Зачем же ждать поста? Говейте теперь.
– Нет, теперь неудобно, ведь и пост не за горами.
Хорошо думал Пасхалов, только он позабыл, что есть враг, которому неприятна такая перемена в нем, и что нужно подготовиться к борьбе – все это он упустил из вида. Однажды поздно вечером он приехал домой и велел горничной расплатиться с извозчиком; та вышла на улицу, но вместо извозчика увидела на облучке какое-то чудовище. Вид его был так ужасен, что горничная упала в обморок. Куда враг возил Пасхалова, неизвестно, только на другой день он скоропостижно скончался. И погибла душа навеки. Сердечно мне его жаль.
Враг всюду расставляет свои сети, желая погубить человека, и губит неосторожных.
Когда я был еще в миру, но уже начал прекращать с ним всякую дружбу, я перестал бывать во многих домах, оставив два-три благочестивых семейства, где я по временам бывал. Так посещал я одно семейство, состоявшее из старухи матери, дочери-вдовы и внучки.
Однажды мы сидели за чайным столом и беседовали. Вдова рассказала мне следующее:
– Несколько лет тому назад, когда я только что лишилась мужа, я тосковала безмерно. Жизнь потеряла для меня всякую привлекательность. Мысль о самоубийстве все чаще и чаще приходила на ум. Никогда не забуду я канун Пасхи того печального для меня года. Заботами мамы все у нас было приготовлено к празднику, квартира наша приняла праздничный вид, только на душе у меня не было Пасхи, наоборот, там было полное и мрачное отчаяние. Мама, зная мое тяжелое состояние, почти не оставляла меня одну, и для приведения в исполнение моего замысла о самоубийстве я решила воспользоваться пасхальной ночью. Мама всегда ходила к заутрене, следовательно, кроме моей маленькой дочери, никого не будет, и мне не помешают. Я сказала маме, что к заутрене я не пойду, так как у меня болит голова.
– Да ты ляг, отдохни, – уговаривала мать, – может быть, и поправится твоя голова, тогда в церковь вместе пойдем.
Чтобы не разговаривать с матерью, я легла и незаметно для себя уснула. Вдруг вижу страшный сон. Стою я около какого-то мрачного, страшного подземелья; вдали виднеются клубы пламени, а из глубины подземелья обгорелая, страшная, с веревкой на шее бежит ко мне моя подруга по институту.
– Оля, Оля, что с тобой? – воскликнула я.
– Несчастная, и ты хочешь прийти сюда! – кричит она мне.
И вдруг громко и отчетливо раздается благовест большого колокола. Я открыла глаза, полная страха и ужаса, и, увидев свою комнату, обрадовалась, что я не в подземелье. В это время в комнату вошла мама.
– Ну что, проснулась, дорогая моя? Как твоя голова?
– Голова моя прошла, я пойду с тобою в церковь, мама.
Она обрадовалась.
– Ну вот, слава Тебе, Господи! А то я уже загрустила, как это ты без заутрени останешься.
После службы, когда мы с мамой похристосовались, разговелись, я рассказала ей все. О моей подруге я ничего не знала, где они и что с ней. С трудом мы отыскали адрес Олиного дяди, проживавшего в Симбирске, и написали ему, спрашивая, где Оля. Он сообщил нам печальную новость, что уже года два тому назад, как его племянница покончила с собой. Тогда мы обе поняли значение сна.
Господь вразумил сию рабу Свою через сон. Вообще я не придаю значения снам, но иногда бывают сны особенные.
Я знал одного человека, который видел сон про одну монахиню. Видел, он, будто пришла игуменья, и сестры привели одну связанную монахиню и, открыв люк в полу, стали ее туда опускать.
– Господи, куда-то ее спускают, – подумал он, а матушка велит опускать глубже, конец же веревки, которой связана монахиня, держит в своих руках. Проснулся он. Утром встретил одну старушку-монахиню из той обители и рассказал ей свой сон.
– Да какая же она на вид-то? – спросила монахиня.
– Белокурая, высокая с веснушками на лице.
– Да ведь сон-то твой в руку. Действительно, с такой монахиней случился грех, и игуменья отослала ее на отдаленную монастырскую дачу.
Когда спросили батюшку о.Амвросия про падшую монахиню, он ответил:
– Она не погибнет, ведь матушка-игумения веревку-то из рук не выпустила, значит, спасется.
И я говорю вам, спасайтесь, детки мои, да сподобит всех вас Господь стать послушницами Его Царства. Да соединит Господь души наши и после смерти, и мы, собравшись там, будем вспоминать эту хибарочку и наши беседы.
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных и сподоби истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего .
Аминь.

назад